Последняя облигация: как в 1939 году Эстония разместила внутренний оборонный заем

Начало мая 1939 года выдалось в Таллинне тревожным. Хотя в театре «Эстония» с успехом шли бенефисы опереточной дивы Мильви Лайд, афиши синематографов пестрели постерами фильмов о любви, в столице открылся велосезон и грандиозная выставка собак, атмосфера в обществе царила невеселая.

На первых полосах газет печаталась речь премьер-министра Каарела Ээнпалу: «Один из руководящих деятелей одной великой державы недавно заявил, что эта держава не успокоится, пока к ней не вернутся все те её части, которые за время тысячелетий к ней принадлежали. Если такого рода заявления опираются на твердую идеологическую основу, то к ним необходимо отнестись серьёзно». Ээнпалу имел в виду планы Адольфа Гитлера, вовсю сулившего немцам расширение «германского мира» в Европе.

Во вторник 9 мая и в четверг 11 мая 1939 года правительство Эстонии заседало в расширенном составе. Кроме министров присутствовали главнокомандующий сил обороны генерал Лайдонер, глава государства Константин Пятс, вице-президент Банка Эстонии, а также представители крупнейших таллиннских частных банков. Речь шла о выпуске облигаций внутреннего займа для финансирования Фонда обороны.

Закон о фонде был принят за год до того, в апреле 1938-го. Предполагалось, что в течение первых пяти лет существования оборонной «кубышки» на 26 млн крон государство будет активно изымать из нее деньги на нужды перевооружения и укрепления границ, а следующие пять — вливать средства в фонд. На Тоомпеа предполагали, что в 1939 году смогут профинансировать фонд из собственных средств, а уже в 1940-м начнут брать кредиты. Но ситуация с безопасностью в Европе ухудшалась стремительно, и уже год спустя было решено разместить первый заем. К тому же правительство решило отложить все государственные инвестиции и любое строительство, которое не является жизненно важным или не приносит доходов.

11 мая министр финансов Лео Сепп подписал разрешение о выпуске внутренних пятипроцентных облигаций Финансового отдела Министерства экономики на 7 млн эстонских крон в 1939 году. Все долги правительство обязалось вернуть до 31 марта 1948 года. В 1944/45 году на Тоомпеа обещали погасить облигации на 3 миллиона крон, в 1945/46 году – еще на 3 миллиона и в 1946/47 году – на 1 миллион.

В отличие от внутреннего займа 2024 года, необходимость которого в правительстве тоже отчасти объясняют нуждами обороны, заем 85-летней давности не был доступен рядовым жителям Эстонии. Все облигации еще на стадии обсуждения пообещали скупить таллиннские банки. Финансовым учреждениям из других эстонских городов они готовы были перепродавать бумаги на вторичном рынке.

«Это свидетельствует о нормализации условий на частном финансовом рынке, который теперь в состоянии эффективно поддерживать государство в случае необходимости, как это происходит в других странах, без немедленного обращения к внешним займам», – писала газета Uus Eesti. Издание напоминало, что в первые годы независимости госбюджет активно помогал займами частным банкам, и предлагало считать новый заем своеобразной ответной любезностью.

При этом, по всей видимости, несмотря на заявление банкиров, что облигации «реализованы за один день», первоначальные семимиллионные планы пришлось корректировать. Согласно статистике министерства финансов на 1 января 1940 года, реальный долг государства по облигациям 1939 года составлял 1,395 млн крон.

Увы, оборонный фонд не помог. Правительству Ээнпалу было невдомек, что секретные приложения к советско-германскому пакту Молотова- Риббентропа уже решили судьбу маленькой страны без ее участия. 28 сентября 1939 года под давлением Кремля министр иностранных дел Карл Зельцер подписал в Москве договор о размещении в Эстонии советских военных баз. Начиналась оккупация, окончательно закрепленная с установлением в 1940 году марионеточного левого правительства и аннексии страны восточным соседом. Новая власть не признавала долгов «буржуазной» республики, а частные банки, выдававшие займы, были национализированы.

Общий внутренний долг Эстонии на 1 января 1940 года составлял порядка 15 млн крон, что составляло лишь малую часть от всех заимствований. На внешних рынках страна заняла почти 119 млн крон, крупнейшими кредиторами Таллинна были финансисты США (69,6 млн крон) и Великобритании (18,1 млн).

После восстановления независимости минфин Эстонии отказался возвращать долги по облигациям на формальных основаниях, сославшись в том числе на истечение срока давности. Например, упомянутые выше облигации минфина можно было выкупить по предъявлению не позднее 30 июня 1945 года. Последний срок требований еще более распространенных облигаций внешнего займа 1927 года, размещенных в Лондоне и Нью-Йорке и номинированных в фунтах и долларах, истек в начале 1970-х.

При этом нельзя сказать, что никто из финансистов не надеялся использовать облигации первого периода республики в качестве спекулятивного инструмента. В покупке таких бумаг, в частности, признавался банкир Индрек Нейвельт, считавший, что государство должно погасить прежние долги перед всеми кредиторами. Ну, а самым рьяным борцом за возврат Таллинном стародавних ссуд стал финансист, юрист и меценат из Флориды Уильям Томас Хардиcон-младший. Он, среди прочего, требовал у властей США заблокировать вступление Эстонии в НАТО до тех пор, пока она не расплатится по облигациям 1920-х.

Это была не единственная подобная схема, которую пробовал провернуть Хардиcон. Он также прославился как человек, ставший крупнейшим владельцем бондов Императорского Китая, активный участник Американского фонда держателей дореволюционных китайских облигаций, лоббирующего возврат Пекином долгов династии Цинь и демократической Китайской республики.

Уильям Томас Хардиcон-младший скоропостижно скончался в 2017 году и не успел узнать, что в 2018 году Эстония все же вернула часть своих довоенных долгов по облигациям. Правда, предприимчивому американцу возврат денег не светил – получили средства только Эстонская Евангелическо-Лютеранская Церковь (EELK) и Эстонская Апостольская Православная Церковь (EAÕK), причем в форме госсубсидий, продиктованных не юридическими, а этическими причинами.

«С моральной точки зрения все понимают, что если государство взяло эти деньги у церквей в долг и утверждается, что это то же самое государство, то моральное обязательство по выплате было налицо, – заявил Урмас Рейнсалу, тогда занимавший пост министра юстиции. – Выплатив это пособие, государство также исполнило свое моральное обязательство».