Катя Липка, поднявшая на Эвересте флаг Украины: мне говорили «спускайся, ты сумасшедшая»

Катя Липка — российская альпинистка, путешественница и блогер, мама четверых детей. Она прославилась как тревел-фотограф, ее снимки публиковал в том числе журнал National Geographic. Сейчас на ее инстаграм подписаны около 195 тысяч человек.

Катя Липка известна и благодаря своей гражданской позиции. 4 июня 2021 года она опубликовала пост, в котором поздравила с днем рождения российского оппозиционного политика Алексея Навального, находящегося в тюрьме. Во время своего первого восхождения на Эверест Липка развернула на высочайшей вершине мира плакат в поддержку Навального. Это вызвало волну травли против девушки со стороны части российских альпинистов. Вскоре ее блог в инстаграме был удален из-за многочисленных жалоб, хотя формально требований социальной сети Липка не нарушала.

В конце мая 2022 года Липка вновь поднялась на Эверест, где развернула украинский флаг и транспарант с требованием освобождения Алексея Навального. После начала войны альпинистка покинула Россию. Сейчас Липка вместе с детьми и вторым мужем, гражданином Украины, живет в Таллинне.

Я сидела в конце апреля вечером на балконе, здесь в Таллинне. Я только восстановила свой инстаграм после удаления. И вот я листала инстаграм и увидела фото [с российскими альпинистами], как все стоят счастливые, довольные в куртках цветов российского триколора, идут на Эверест...

И что-то у меня щелкнуло. Наверное, это был уже нервный срыв, который спровоцировали события и переживания последних месяцев. Я срочно выписала сюда бабушку и стала готовиться к своему восхождению. Бабушка сказала: «Катя, да, конечно, только больше не рожай». Муж сказал: «Езжай уже, иначе ты нам месяц жизни не дашь. Надо – езжай». В начале мая я полетела в Непал и в ночь с 23 на 24 мая была на вершине.

В первый же вечер я позвонила в Непал своему знакомому, разбудила его. Вместе с моим другом, украинским альпинистом Валиком Сипавиным, мы дернули Лакбу, владельца компании 8К Expeditions, организовывающей восхождения, он пошел навстречу. Около полутора недель заняло решение всех логистических проблем с детьми: мы только что переехали в Таллинн, новые школы, нет няни… Я решила все эти проблемы и отправилась.

Сезон восхождений в этом году уже, в общем-то, закончился. В эту ночь поднимались только я и мужчина из Беларуси, который заболел и лежал в больнице в Непале, поэтому задержался. Большинство альпинистов поднимались на вершину раньше, 15-17 апреля.

Мы 21 мая добрались до четвертого лагеря на 8000 метров - пришли в районе 11 утра, вечером должен был быть штурм вершины. Но поднялся сильный ветер, пришлось ждать два дня в «зоне смерти» (высота, на которой уровень кислорода в воздухе недостаточен для поддержания жизни человека и приходится пользоваться кислородным оборудованием, прим. ред.). С 23 на 24 мая нарисовалось более-менее сносное погодное окно, да и кислород уже почти закончился, так что вариантов не было - решили идти. Погода начала портиться, наше «окно» оказалось короткое, сомнительное, и меня отправили пораньше. Я шла без подготовки, чтобы времени было с запасом… успеть к 5 утра. Но так получилось, что уже в час ночи я стояла на вершине в абсолютной темноте.

Когда мы подходили к вершине, у меня была мысль дождаться рассвета – там он рано, около половины пятого. Но за 15 минут я отморозила себе все, и решили поднимать флаг и плакат сразу.

Я передала флаг норвежской альпинистке Кристин Харила. Она сейчас будет очень известной – Кристин смогла взойти на шесть восьмитысячников в Гималаях за 29 дней, побив первую часть мирового рекорда скорости Нирмала Пурджи на два дня. Следующая часть – Пакистан, пять гор летом. Пока я восстанавливалась – всучила флаг Кристин, и она его там подняла, сходив на вершину на день раньше меня.

Сама в итоге просидела три дня на базе. От близких начались угрозы и шантаж: «Спускайся, ты сумасшедшая». Обычно у меня нет проблем с горняжкой (горная болезнь, прим. ред.), а тут такое. Стала обзванивать знакомых врачей, они сказали, что вероятно это пост-ковид – очень густая кровь, сердцу приходится ее прогонять, и оно не справляется. Я вколола себе препарат против тромбов, вроде бы стало полегче. Еще сутки контрольно внизу посидела... Но потом, на самом деле, все восхождение чувствовала, что в организме что-то не так.

Нет, в этот раз было даже гораздо проще по сравнению с восхождением в прошлом году, когда мы почти две недели просидели на высоте 6500 без еды, без туалетной бумаги, без всего... В этот раз все было быстро, я приехала назад, как будто бы и не ходила. В этот раз все сложилось, было очень хорошее отношение, поддержка.

У меня очень много друзей в Украине. И как раз одновременно с началом войны большая украинская команда, в которой было много моих знакомых, собиралась на Эверест. Эта команда, естественно, никуда не пошла.

Были разговоры и о том, чтобы запретить восхождения в Непале гражданам России, как это произошло в других видах спорта. Я это предложение не поддерживаю, но когда я увидела россиян в этих куртках-триколорах – тех, с кем я ходила в прошлом году… А костюмы шьются за две-три недели до восхождения, чтоб попасть в размер. То есть понятно было, что это намеренно, что это символический жест. И мне стало обидно. Обидно за своих друзей, обидно за то, что Россию в узком международном кругу, нашей альпинистской международной диаспоре, представляет эта кучка ряженых.

Все иностранцы поддержали мою идею. Среди европейских альпинистов распространено мнение, что во всем виновата Америка, что это все большие геополитические игры… Но, тем не менее, то, что происходит в Украине сейчас, совершенно недопустимо.

Единственный, кто мне встретился за три недели в Непале и прочитал лекцию о том, что это был превентивный удар - достаточно молодой альпинист из Пакистана. Вот он сказал, что это НАТО само виновато, что Россию вынудили…

Я для себя это сравниваю с опытом домашнего насилия. Я 16 лет была замужем, и постепенно из молодой девчонки меня превратили в клушу, сидящую в Монако, которая уже не способна что-то делать, отстала от жизни в социальном плане, полностью финансово подконтрольна, психологически подконтрольна. Шаг влево, шаг вправо – заблокированные карты, постоянная угроза: «Попробуй развестись, заберу у тебя детей». Так что у меня был опыт – с четырьмя детьми сжечь все мосты и уйти в никуда. И все изменилось к лучшему, хотя казалось, что это невозможно, и борьбу за детей я выиграла. Теперь я для себя знаю, что нет ничего вечного, все можно изменить.

Это был перед восхождением этический вопрос. Я позвонила некоторым своим друзьям в Украину, альпинистам, и спросила, допустимо ли это вообще. Была мысль, что может быть не то время, чтоб ходить в горы и чем-то там размахивать. Они ответили: «Мы тебя знаем, мы знаем, что ты делаешь это искренне». Благословили. Меня немного отпустило. Понятно, что есть, конечно, и агрессивные эпизоды, но я к этому отношусь с абсолютным пониманием. Вокруг столько горя, не дай бог, погибли близкие… Я это понять могу, меня это не обижает. Про себя я знаю, что я могу по утрам спокойно смотреть в зеркало, мне перед собой и своими детьми не стыдно.

На самом деле еще год, полтора, два назад надежды, что не придется уезжать, надежды на перемены были ощутимые. Мы ходили на митинги, людей было много, верилось в лучшее. А когда война началась, и я выходила на Невский… было ощущение ужаса. Потому что в шестимиллионном городе нас было тысячи три. Я стояла там в шоке, а мимо ходили люди, и у них ничего не происходило, все было нормально.

Поэтому насчет возвращения… Конечно, надежда никогда не умирает. Хотелось бы, чтобы заседание Гаагского трибунала все-таки состоялось. Может быть, мои дети смогут вернуться.

Я долго прожила во Франции, потому что [первый] муж хотел там жить. А когда я с ним развелась, вернулась в Россию и последние года три жила в России, в Питере.

Один из твоих самых известных репортажей – съемка из поездки в Северную Корею, ее много обсуждали в 2016 году. Скажи, видишь ли ты параллели между тем, что ты видела тогда в КНДР, и Россией настоящего?

Я там была и могу уверенно сказать, что даже в современных реалиях закрыть страну можно. И ничего люди не смогут сделать, когда они настолько подавлены психологически. Там тоже корейцы все прекрасно понимают, но… Хотелось бы верить, что до такого, как в Северной Корее, в России не дойдет, до такого уровня нищеты. Мне хочется верить в толику адекватности в голове нашего населения, у которого все-таки была возможность посмотреть на мир. Что все-таки настолько назад в развитии оно не позволит вернуться. Хотя, конечно, процентов у 70 моих знакомых «ничего не происходит». Даже у тех, кто понимают всю жестокость, читают все телеграм-каналы: «Все будет нормально, и не такое переживали в 90-е». И спорить бесполезно.

Спокойнее стало точно. Прежде всего, за детей, поскольку я у них одна, появилось чувство личной безопасности, расслабилась немного.

Мы летели через Ташкент, туда, куда были билеты. Это было самое начало войны, и мне запомнились удивленные лица служащих в аэропорту, которые были просто в шоке, что к ним хлынул такой поток россиян.

После Узбекистана мы попробовали задержаться в Грузии, у нас не получилось. Полетели в Стамбул, чтобы оттуда доделать дела с документами. Затем мы должны были лететь в Вильнюс. Мой муж украинец – его семья, дети от первого брака, выехали из Харькова в Словакию. Хотелось быть поближе, чтобы не очень сложно было добираться. И мы опоздали на самолет. Пришли в кассу, спросили: «Куда у вас ближайший рейс в Европу?»

Ближайшим оказался Таллинн, и мы прилетели сюда. Не знаю, надолго ли. Отдали детей здесь в школу, сейчас заканчивают год. Дальнейшее зависит от того, где мужу удастся найти работу. Пока находимся в подвешенном состоянии, живем сегодняшним днем. Сейчас планируем немного поехать попутешествовать, а потом я поеду в Украину.

Мне в Таллинне в бытовом смысле оказалось проще, чем мужу. Я ни разу не столкнулась здесь с проявлением дискриминации по национальному признаку, а он столкнулся. Каждый считает своим долгом сообщить ему: «Что ты здесь делаешь, иди родину защищать». Ну или просто бытовое: «Нет ID? Чего тебе тогда тут вообще нужно?»

Сначала мы прилетели в Грузию, попробовали обосноваться там, но через неделю сбежали куда глаза глядят. На пятый день мой семилетний ребенок спросил: «Мама, нас тут не убьют?» Причем, речь не только про россиян. Конечно, там во всех окнах торчит флаг Украины, но по факту к украинцам даже хуже относятся. Там был реальный дискомфорт – вплоть до того, что в «Макдональдсе», пока я подходила с детьми и подносами, грузины в возрасте демонстративно наши вещи скидывали: «Пошли вон отсюда».

В Таллинне непросто было с квартирой. Но и тут нам тоже оказалось проще снять жилье, чем семьям из Украины, которым я помогаю искать. Они могли по 5 часов в день висеть на телефоне до нервного тика: «Вы сдаете жилье беженцам?» Теоретически да, но практически нужно, чтобы уже хотя бы месяц они официально работали, чтобы было подтверждение зарплаты... Даже когда я говорила: «Давайте мы на год вперед оплатим», навстречу не шли, вообще ни в какую. Каждую квартиру беженцы снимают с боем.

У меня есть второе гражданство, наследство от первого брака. Хочется поехать, поддержать своих подружек. Хочется увидеть своими глазами и показать своей аудитории, все-таки довольно большой, что там происходит.