Жанна Немцова: всего в жизни я добиваюсь самостоятельно

Жанна Немцова – дочь российс­кого политика Бориса Немцова. В 2015 году, после убийства её отца, она уехала из России в Германию из-за многочисленных угроз в свой адрес. На новом месте начала заниматься журналистикой (ведёт передачу «Немцова. Интервью» на канале Deutsche Welle) и основала организацию «Фонд Бориса Немцова за свободу». Фонд ежегодного проводит форум Бориса Немцова, вручает премию Бориса Немцова за смелость в отстаивании демократических ценностей, организует летнюю школу журналистики, публикует ежемесячный мониторинг политических преследований в России.

Она была коллективной. Идея сразу же пришла в голову не только мне, но и Владимиру Кара-Мурзе, Михаилу Ходорковскому и Альфреду Коху. Ничего оригинального в ней не было: память многих политиков тем или иным образом увековечивают. Существует ежегодная конференция Леннарта Мери, премия Андрея Сахарова, «Forum 2000» Вацлава Гавела.

Изначально мы хотели делать фонд в России. Но вскоре выяснилось, что никакого смысла в этом нет.

Очень жёсткие законы. Мы бы там стали иностранным агентом, а это де-факто полностью блокирует работу организации.

Я не имела никакого опыта в создании и управлении каких-либо организаций, поэтому так и сказала. Не знала ни слова по-немецки и плохо понимала местное законодательство. На тот момент мне нужно было начинать жизнь с нуля, поэтому были риски. Рискованным было то, что если ты хочешь сделать что-то в память, то должен это сделать хорошо, иначе всё испортишь. Но мне тогда сильно повезло.

Во-первых, со мной с самого начала была Ольга Шорина. Она долгое время работала исполнительным директором партии «ПАРНАС», а до того была пресс-секретарём созданного в том числе моим отцом движения «Солидарность». У Ольги был большой опыт работы в некоммерческих организациях и огромные связи в этой сфере. Это очень порядочный и работоспособный человек, без которого всё это было бы невозможно.

Во-вторых, я получила премию от польской «Солидарности», позволившую получить стартовый капитал.

237 тысяч евро лауреат получает на общественную деятельность и эти деньги тратит по своему усмотрению. Мне удалось освободить эти средства от налогов в Германии, и я их полностью направила в фонд. Зарплаты, командировочные расходы, услуги налоговых консультантов (которые должны быть хорошими, так как налоговое законодательство в отношении фондов очень строгое), бухгалтерия – без всего этого фонд существовать не может. Деньги пошли на это.

О таком вообще никогда нельзя думать. Если вы думаете в таких категориях, когда вы начинаете какое-либо дело, то ничего, скорее всего, не получится. Я сейчас читаю «Историю Франции» Андре Моруа. Автор здорово пишет про историю разных стран, легко читается – рекомендую. Так вот, про одного из королей Франции он написал так: «У этого человека был огромный оптимизм, и это качество позволило ему многого добиться».

Если у вас нет этого оптимизма, то не надо заниматься такими делами. Да, стрессовые моменты у меня были. Я не всегда была уверена, что найду деньги в следующем году. Но это же не значит, что пора закрываться. Никогда не надо думать, что всё пропало, - нужно думать о том, как решить эту проблему. Из любой ситуации можно найти выход.

У людей вообще есть огромные возможности – нужно просто много работать. Именно это мы и делали в самом начале и продолжаем сейчас. Было тяжело, поскольку я параллельно занималась журналистикой. Сейчас уже полегче: ­появилась возможность взять на работу ещё несколько людей - директора фонда и сотрудника, который занимается публичной коммуникацией.

Ситуация в журналистике очень тяжёлая. Давайте представим, что я – это Навальный или Зеленский. У меня канал с миллионами подписчиков. И есть две возможности.

Первая: дать кому-то интервью, отвечая на глупые, неинтересные или не­прият­ные вопросы.

Вторая возможность: я могу сам записать ролик, сказать в нём всё, что мне надо, не отвечать на глупые или неудобные вопросы, и меня посмотрят миллионы людей. А СМИ меня процитируют так и так. Возникает вопрос: зачем мне тогда идти на интервью?

Думаю, что в Америке всё точно так же. Зачем Трампу CNN? Он в твиттере напишет, что ему надо, и всё.

Дудь – исключение. Это уникальный человек, из которого я не хотела бы делать правило. Кроме Дудя, у нас, собст­венно, никого и нет, с точки зрения охвата и влияния на людей. Когда ты становишься очень влиятельным в интернете, то тебя уже невозможно игнорировать. Это если тебя смотрят миллионы. Но и у Дудя есть проблемы.

Они связаны с российской спецификой. Мне кажется, что ему тоже трудно договориться с гостями, но по другой причине – люди боятся репрессивного государства. Но Дудь – это звезда. К звёздам сегодня, может быть, ещё и сходят. А вот всем остальным получить интервью стало крайне сложно.

Я считаю, что это плохо. Когда ты общаешься с журналистами, то становишься сильнее и понятнее людям. Ты оттачиваешь свои аргументы и задумываешься о чём-то, что не приходило в голову раньше. Люди начинают лучше понимать, что ты за человек, какова твоя точка зрения, какое видение, как ты подходишь к решению проблем. Задача журналиста – выяснить, что за человек перед тобой, что за политику он будет проводить, насколько компетентен.

Из эфира уходят программы с жёстко критическими вопросами. Не выдерживают конкуренции. Исключение – Hard Talk на BBC. Но это просто потому, что BBC – это мощный бренд, и туда невозможно не пойти. А вот конфронтационным программам на других каналах становится очень сложно.

Но кое-что в соцсетях есть и положительное. В авторитарных режимах, где закрыто телевидение, они позволяют политикам доносить свои мысли до избирателя. Такие СМИ, как русская служба Deutsche Welle, русская служба BBC или «Радио Свобода», представлены в России практически исключительно благодаря интернету- YouTube и другим соцсетям.

Соцсетями, роликами и более сговорчивыми журналистами.

Сегодня ситуация такая, что журналист должен быть известным (а этого добиваются не все). Он должен искать аргументы, зачем люди должны к нему идти. Раньше журналист был привилегированной профессией, а политику считалось суперпрестижным попасть на CNN или BBC. Не ходить туда было невозможно. Теперь же конкуренция усилилась, и стало тяжело.

Нет, это неправильно. Если вы начинаете писать заголовки: «ШОК! СЕНСАЦИЯ!» или просто писать о том, чего нет…

Не любите – и отписываетесь, правильно?

Так же поступают и другие. Издание в итоге теряет свою основную аудиторию. Такую ситуацию очень хорошо описал Илья Клишин из RTVI в нашей школе (я сама в ней учусь). Это называется «холодный трафик». Если вы «желтите» в заголовках, можете набрать много просмот­ров, но известными и влиятельными от этого не станете.

Исключение - когда просмотров больше миллиона. Вот с этим уже не считаться нельзя. Но существуют и другие важные показатели, помимо просмотров. Цитируют ли тебя серьёзные агентства и СМИ, провоцирует ли твоё интервью публичную дискуссию?

То, что я тогда делала на РБК, нельзя назвать журналистикой. Я была экономическим обозревателем, а это другая специфика. Экономика – неточная наука. Сплошь и рядом было: Андрей Карабьянц считает, что не стоит сбрасывать со счетов национальную валюту, а его оппонент Степан Демура– что рубль надо «шортить». В РБК самым важным было разбираться в предмете и быть хорошим специалистом.

Которым, я, конечно же, была для своей позиции. Я сдала первый уровень Chartered Financial Analyst (дипломированный финансовый аналитик – ДВ), получила сертификаты ФСФР 1.0 и 5.0., которые дают право заниматься дилерс­кой, брокерской деятельностью, деятельностью по доверительному управлению и управлению ПИФами (паевые инвес­тиционные фонды). Так что с компетентностью было всё в порядке, и терминологию я знала, что важно. С чего начинается экономическая журналистика? С того, что ты понимаешь разницу между выручкой и прибылью (это уже большой прогресс), понимаешь отчётность предприятий, понимаешь, что рубль в долгосрочной перспективе коррелирует с нефтью, знаешь, почему центробанк повысил или опустил ставку, разбираешься в рынке облигаций.

Нет. Равно, как и в Deutsche Welle. Да, я ношу известную фамилию, но, несмот­ря на это, всего в жизни я добиваюсь самостоятельно. И горжусь этим.

Но дружба сама по себе ещё ничего не значит, согласитесь. У меня был испытательный срок: первоначальный конт­ракт с РБК был на 3 месяца, т.к. они хотели посмотреть, в состоянии ли я делать хоть что-то. С Deutsche Welle тоже изначально был годовой контракт.

В подготовке. Когда ты хорошо подготовился, с тобой гораздо интереснее разговаривать во время интервью.

По несколько дней. Смотрю очень много видео с человеком (что особенно важно для видеоинтервью), обязательно читаю соцсети. Если могу спросить о герое у кого-то, обязательно делаю это. Если приезжаю в другой регион, то знакомлюсь с его историей (хотя бы на поверхностном уровне). Долго думаю о том, как строить вопросы.

Неудачным было первое интервью с Навальным (их всего было два – ДВ).

Я задавала неправильные вопросы и поддалась его шутливому тону, что было профессионально неправильно. Что касается хороших интервью… Интервью с Алёной Апиной было хорошим?

Оно вызвало огромное количество дискуссий из-за одной-единственной фразы: «Путин – эротический сон для российских женщин». Одно предложение – и статья два дня висит в ТОПе на «Эхе Москвы»! А если серьёзно, то хорошими считаю интервью с Глебом Павловским, Игорем Коломойским, Борисом Джонсоном и Вахтангом Кикабидзе.

Нелегко. И это было его первое интервью после долгого молчания.

Не скажу. Это было очень сложно, и в таких вещах требуется большой креатив. Но никакие принципы не предала. Вы спросили, сколько времени занимает подготовка к интервью, а есть ещё такой вопрос, сколько времени я добиваюсь интервью! Иногда годами!

Глупая настойчивость только отталкивает. Во-первых, я слежу за тем, что происходит. Бывают случаи, когда наши интересы совпадают, и человек действительно готов дать интервью. Время от времени я напоминаю о себе, придумываю разные комбинации. Когда ты долго работаешь, у тебя появляется определённый круг знакомств. И ты знаешь, что этот человек знает другого человека, а тот, кто тебе нужен, прислушивается к мнению этого человека. И тогда просишь своего знакомого посодействовать. Тоже работает.